Обожаю эти волшебные моменты, когда закрываешь только что прочитанную книгу, но она всё ещё не отпускает. Сотни мыслей о прочитанном роятся в голове.
Что позвало в самоубийственный поход братьев Писарро? Ведь лишь благодаря железной воле и удаче сумели заполучить они золото инков. Почему португальский король Себастьян I позволил горячим африканским ветрам унести себя от родных берегов к гибели в Битве Трёх Королей? Какую истину в пороховом дыму и буреломе пик на полях Фландрии искали безымянные испанские солдаты, презираемые собственными полководцами и королями. С какими мыслями Микеланджело посвящал несколько лет жизни созданию статуи для очередного богача?
Мотивация персонажей истории всегда была одним из самых трудных и интересных вопросов. Можно сколько угодно рассуждать об абсолютизме, мальтузианской ловушке или норме прибыли селёдочного флота, но в итоге всё равно мы упираемся в людей с их страхами, надеждами и страстями. В поиске причин их поведения легко заблудиться, потому и не люблю я, когда историки на основе неполной информации злоупотребляют рассуждениями о том, почему их герои поступили так, а не иначе. Люди — не игрушки с сотней тонких шестерёнок внутри, так что всегда останется последняя неизвестная переменная, и это прекрасно. Мы ошибёмся, как бы хорошо ни строили предположения относительно того, почему какой-нибудь безумец выбирал в жизни курс, который сначала приводил его на квартердек фрегата, а затем отправлял по «наименее истоптанной дороге», но эти ошибки и спасают нас от скуки.
В последнее время многие авторы пытаются обратить внимание на тех, кого раньше ещё не ловили прожектора историков. Взять хотя бы исследования быта нормандских деревушек, собирание фольклора лондонских ремесленников или призывы задуматься прежде всего о тех, кто запирал дверь на засов и прятал дочерей в подвал, а не о тех, кто в этот миг ненасытной лавой тёк в павший город через проломы в стенах и разбитые ворота. Эта смена фокуса с героев на массовку — безусловно, благородное занятие, но не слишком победоносное. Всё-таки, не зря старые мастера литературы просят молодёжь писать лишь про таких персонажей, с которыми было бы интересно провести достаточно много времени. Пусть нормальные люди и их добросовестный труд — это та необходимая основа, на которой держится человечество, но всё таки взгляд притягивают совсем другие личности — те, что рвались за грань изведанного мира или разносили его на куски. Не ради славы, не со злости, а просто потому, что у них, видите ли, в сердце опять наступил дождливый ноябрь, а с ним как ещё справиться.
В жизни нам интереснее всего слушать людей увлечённых, ищущих, неуёмных. О чём можно говорить с тем, кто лишён любимого дела, недостижимой цели или неутолимой страсти? Человек без зерна иррациональности быстро утомляет, говорит ли он о не слишком любимой работе или о своей заурядной семье, потому что всё это совершенно нормально и понятно в отличие от мук и радостей бессонных ночей, проведённых в погоне за недостижимым. Порой даже есть ощущение, что не может так быть, чтобы собеседник и от работы своей не был в восторге, и хобби никакого не завёл, и вообще непонятно чем заполняет свободное время, но чаще всего они ничего не скрывают, всё так и есть, как выглядело с первого взгляда — то есть как человек, которому очень долго надо объяснять социальную роль дуэли или парадокс верности наёмников, которые упрямо отказывались отступать.
Тот же магнетизм одержимости есть и в истории. Львиную долю привлекательности былым столетиям придаёт то, что видим мы их сквозь свои собственные очки. Мы воспринимаем историю не в такой полноте, как данное нам настоящее, а в ограниченном наборе того, что больше всего отвечает нашим склонностям и мировоззрению. Каждая прочитанная книга — это уже выбор, отрицающий другие видения. Нежелание читать про типы, которые скучны нам сегодня, создаёт иллюзию, что раньше люди были другими. Стоит ли удивляться, если у очень многих читателей в их видении прошлого нормальные люди оказываются в роли теней на границе круга света, в центре которого пляшут те безумцы, кого никак не разобрать на составные части. Именно их интереснее всего изучать, затаив дыхание, даже если хочется потом сказать «упаси боже встретить такого наяву». Так что придётся и дальше чувствовать вину от своего наплевательства на судьбу обычных людей, но продолжать читать про совсем других, которые не считают шансы на успех, а идут вперёд, ведь не могут не идти. Про тех, кому по ночам демоны шепчут о золоте и крови, что таятся в джунглях по другую сторону Атлантики. Или тех, кто как как можно быстрее спускает в порту добычу, потому что живёт полной жизнью лишь в миг, когда форштевень режет волны курсом на удирающего торговца. Или тех, кому позарез надо отправить в типографию книгу, которая обязательно привлечёт читателей из инквизиции. Или тех, кто годами учится смешивать краски с учётом того, как свежая фреска высохнет и поменяет цвета. Или тех, кто променял стабильный доход на улыбки Фортуны и ушёл за барабаном вербовщика с верной аркебузой. Или… у каждого найдётся с десяток своих вариантов. Бесполезно звать нас читать о честных бюргерах. Нам очень стыдно, но ничего не поделать. Во влечении к иррациональному в свою очередь тоже есть что-то иррациональное.